Глава 1

Улыбаться – это искусство. Улыбаться врагу – верх мастерства

Малика

Мягкая волнующая мелодия полилась по залу, окутывая гостей, пронизывая души… Бездушных монстров, занимающих удобные кресла. Даже «Лебединое Озеро» не могло примирить меня с этими существами, что людьми-то по сути и не были.

Звери. Звери в человеческих обличьях.

Вставив наушники, я потянулась и тут же вновь заняла свое место. Один, два, три…

– Девочки, пошли! – дала команду наш постановщик.

В моих наушниках тоже играло «Лебединое Озеро», но композиция значительно отличалась, учитывая рок-обработку. Каждый звук ударял, бил наотмашь, позволяя выплеснуть ту энергию, ту ненависть, которую я испытывала к этим нелюдям.

Будь моя воля, меня бы здесь не было, но все, что я умела, – это танцевать. Все, чего хотела моя мама, – чтобы я была балериной, и я занималась днями и ночами. Пальцы в кровь, зубы сжаты, и до изнеможения.

«Улыбайся, Малика!» – кричал педагог, от злости швыряя в меня всем, что попадалось под руку.

И я улыбалась, прямо как сейчас, чаще всего просто закрывая глаза. В эти моменты я танцевала не для себя, не ради репетиции и даже не для зала. В эти моменты я танцевала для мамы, представляя ее счастливое лицо.

Нельзя танцевать с закрытыми глазами. Это непростительно. Тем более непростительно для кордебалета, когда несколько танцовщиц должны выполнять синхронные движения, но по-другому выступать на сцене я не умела. Не перед этими напыщенными индюками, безэмоциональными роботами, чьи скупые хлопки приравнивались к шквалу аплодисментов.

Вот и в этот раз я танцевала с закрытыми глазами. Танцевала под свою музыку, не слушая и не слыша происходящего на сцене и в зале. Свою роль я знала назубок и отыгрывала ее с полной самоотдачей, сливаясь с термоядерным сочетанием рока и классики. Я была не балериной, я была музыкой, штормом, что бушует в сердце.

Отыграв свою часть, как и всегда напоследок я открыла веки, чтобы посмотреть в зал и не увидеть ни капли эмоций, но что-то определенно изменилось. Музыкальная композиция в наушниках закончилась, а вокруг стояла оглушающая тишина, которой здесь быть не должно было.

Повернуть голову? Нельзя. Боковым зрением я отметила, что нахожусь на сцене одна. Справа в кулисах стоял разъяренный художественный руководитель, жестами рассказывающий мне, что со мной будет. Слева – постановщик. Свое лицо женщина прятала в ладонях, а плечи ее вздрагивали от беззвучных рыданий. За их спинами выглядывали испуганные солисты и массовка.

Конец. Мне определенно конец.

Что-то пошло не так, а я все пропустила, но самое паршивое, что за кулисы идти мне совсем не хотелось. Я так и стояла на сцене, ожидая непонятно чего, и… дождалась.

Скупые хлопки прозвучали в этой страшной тишине оглушающе громко. Взгляд мой заметался, разыскивая ценителя провалов, но в зале он не обнаружился. Тот, кто хлопал, сейчас стоял на самом главном балконе, и стоял во всем зале только он.

Верглавнокомандующий Федерации. Имсит, которого я ненавижу!

Таких ярких, таких громких аплодисментов, прокатившихся по залу после скупых хлопков, этот театр не слышал уже очень давно.

Я сбежала со сцены.

Пронесшись мимо худрука, едва не закричала от боли, с такой силой схватили меня за руку, останавливая.

– Никогда тебе не стать примой этого театра!

Взгляд бешеный, зубы сцеплены, скулы играют. Мужчина был разъярен, и, быть может, в другой ситуации я бы покорно промолчала, но эмоции кипели во мне ураганом. Преобладала ненависть, затушить которую я была не в силах.

– Да кому нужны ваши главные роли?! – высвободилась я, оттолкнув от себя худрука.

– Ты здесь больше не работаешь! – припечатал руководитель, проглотив слова оскорблений, что так и рвались с его языка.

– Да пожалуйста!

Это был позор. Нет, не отыгранный акт и не мое сольное выступление на сцене. Я ощущала стыд, потому что подвела стольких людей, которые на меня рассчитывали. Этот стыд не имел никакого отношения к театру. Просто именно сегодня я должна была выполнить свою часть плана: отыграть постановку и…

Впрочем, время у меня еще было. Я на это очень сильно надеялась.

Ворвавшись в общую гримерку, я сорвала пачку, стащила пуанты и дурацкую повязку из перьев. Переодевалась молниеносно, едва ли не на ходу. Жаль, что за своими пожитками придется возвращаться сюда завтра, но и черт с ним! Разберусь! Сейчас главное – это успеть.

На дорожку, ведущую к парковке, я скользнула темной тенью, облаченная в эластичные штаны и облегающую кофту с капюшоном. Ступала медленно,

стараясь не привлекать внимания. Камеры являлись не моей заботой – за их временное отключение отвечал Джаспер, а за то, чтобы у летной машины верглавнокомандующего не ошивалась охрана, – ребята, которых я не знала. Минутами ранее они должны были устроить здесь дебош, но все ли получилось?

Я не знала. Действовала на свой страх и риск, готовая к тому, что меня могут поймать. Пытки – не лучшее, чего может желать девушка на двадцать втором году жизни, так что на этот счет при мне имелось универсальное средство. Универсальное и безотказное в моменты, когда смерть по сравнению с жизнью покажется раем.

Каждый из нас знал, на что шел, но если не мы, то никто – так всегда говорит мой отец, этого же мнения придерживалась и я. Пора, пора покончить с рабством на Земле. Пора напомнить этим нелюдям, что они ничем не лучше нас.

Достав из кармана деактиватор, я молилась Богу, чтобы ключ подошел. Загрузка происходила слишком медленно, и с каждой пройденной секундой я нервничала все больше. Когда раздался такой желанный щелчок, я гулко выдохнула и, не теряя времени, залезла в узкий багажник, совсем не предназначенный для перевозки кого-либо, но именно моя гибкость, моя худоба и мой рост стали решающими в нашем плане. Никто, кроме меня, здесь больше не поместился бы.

Повторный щелчок раздался еще спустя минуту, и только в этот момент я по-настоящему осознала, что первый этап мною пройден. Правда, пришлось тут же насторожиться: блокировку снова отключили и лично я к этому не имела никакого отношения. Вот что значит действительно успела. Все тютелька в тютельку.

– Домой, Ардам, – скомандовал тяжелый вибрирующий голос, пробирающий до самых костей.

Я ненавидела его – этот голос. Я ненавидела его обладателя. Я ненавидела их всех – наделенных властью монстров, для которых человеческая жизнь – это ничто.

Воспоминания снова нахлынули. Провалившись в вязкое марево, я будто снова услышала этот голос, увидела это ледяное выражение лица без капли

сочувствия. Он стоял там, за трибуной, перед сотнями безутешных семей. Весь такой идеальный в дорогом костюме и холодный, словно камень.

– Мне жаль, – проговорил РиАнт Арль и ушел, оставив собравшихся на попечение своего секретаря.

Эта женщина и зачитала с листочка, что семьям погибших на сгоревшем заводе граждан полагается компенсация, но разве могли несчастные рушки вернуть мне маму? Разве они могли вернуть моему отцу любимую?

Этих денег нам не хватило даже на то, чтобы переехать в другую квартиру, где ничего не напоминало бы о ней. Да и разве можно вытравить этот светлый образ из головы, из сердца?

За ее серые глаза я буду мстить до тех пор, пока нам не удастся свергнуть власть этих модифицированных. За ее улыбку, которую больше не увижу никогда.

Я знала, что завод по переработке металлов фактически принадлежал семье верглавкомандующего Федерации. Как и от многих других предприятий, они получали немаленький доход, но на хорошую противопожарную сигнализацию поскупились.

Когда охранники на камерах среди ночи заметили, что нулевой этаж уже почти весь объят пламенем, было слишком поздно. Крепления, удерживающие строение, под воздействием огня не выдержали тяжести конструкций, и первый и второй этажи провалились вниз, погребая под руинами сотни тел всех тех, кто работал в ночную смену.